Продолжаю выкладывать стащенные мною пряники от Лешего. Не ленитесь - читайте, вещи хорошие и занимательные. По-крайней мере мозги занимает. Так что если опасаетесь напрягать их или утруждать себя думать - то и впрям лучше не читайте.
читать дальшеДверь
Мне тогда было двадцать пять лет, и я собирала материал для диссертации. Суть работы заключалась в том, чтобы опросить пациентов с определенным диагнозом по специальной, проверенной на здоровых людях системе. Стояла весна, у меня были хорошие отношения с администрацией клиники, а два моих высших образования позволяли как вызвать у пациентов доверие, так и получить ответы в рамках соответствия необходимым критериям.
Я опрашивала два-три человека в день, а затем в ординаторской пила кофе с молодыми специалистами, и удовлетворяла свое любопытство. Меня интересовали особенности поведения моих испытуемых. В диссертацию это бы не вошло, но я разрабатывала свою тему не только из-за ее актуальности. Есть ограниченный набор моделей поведения, принимаемых обществом. Проявления человека, не включенные в негласный "список" могут служить указателями на патологию. Некоторые из этих действий оказываются социально опасными, или, по крайней мере, нарушающими общественный порядок. Другие несут опасность для самого человека, их совершающего. Поэтому вполне нормально содержать подобных людей в специальных условиях - под надзором. Как правило, нестандартные действия являются единственным бесспорным признаком нарушений психики; в остальном - ответах на тесты, результатах анализов - всегда можно усомниться. Тестирование проводится в контексте определенной концепции патологии; убери этот контекст - и процесс диагностики станет абсолютно бессмысленной процедурой. Действия и речь пациентов также кажутся нам бессмысленными, но, возможно в определенном контексте... Психиатр работает в той модели, которая явно не совпадает с реально действующей моделью, спрятанной в бессознательном человека; так что в "рабочей" модели подобное поведение воспринимается как патология, но в "реальной" вполне способно иметь отчетливую смысловую окраску. Проблема в том, что сами пациенты - возможно, за недостатком образования, - не способны отчетливо сформулировать свою собственную систему причин и смыслов так, чтобы их поняли другие люди; психиатры же не склонны устремляться к пониманию, в их задачи входит замена "реальной" модели "рабочей", то есть, приведение пациента к осознанию типа: "я болен, и хочу вылечиться". Эта функция врачей оправдана и общественно признана. Но для ученого, изредка осознающего, какой бред выдают ему его творческие озарения (ведь работа ученого, в сущности, сводится к созданию причинно-смысловых моделей тех явлений, природа которых неочевидна; например, это относится к теориям любви), - для этого ученого, как правило, представляют интерес подобные процессы в сознании других людей. Грубо говоря, гений испытавает одиночество, не наблюдая рядом с собой других гениев, и, не в силах вынести этого, начинает искать признаки гениальности в окружающих его людях. А одним из признаков гениальности в обыденном восприятии как раз могут являться странности поведения - до тех пор, конечно, пока они не несут опасности. То есть, "энергия странности", которая из-за недостатка культуры не может быть направлена человеком на созидание, направляется на разрушение.
Итак, меня жутко интересовало, есть ли поблизости мне подобные - но при том не нашедшие в себе силы пройти этот сложный путь, который пока так успешно прохожу я. До сих пор я слышала только байки про бабушку, которая в день пенсии на все полученные деньги покупала конфеты и горстями бросала их вниз с балкона, да про юношу, в период просветления за полтора месяца выучившего японский язык, зато в "мутную фазу" набросившегося с ножом на свою подружку. Все это, конечно, было забавно, но мало-мальски значимой для меня символики не содержало. "А, вот еще! - вспомнил веселый тридцатилетний врач, который, как мне казалось, старался произвести на меня впечатление, - У нас тут есть свой скелет в шкафу". И он сделал многозначительную паузу в ожидании того, что я начну его расспрашивать. "Опять какая-нибудь бабушка", - поморщилась я. "Да нет, это мужчина среднего возраста. Как раз с "твоим" диагнозом". Я принялась вспоминать, есть ли в моих списках что-либо подобное. "Сколько лет ему, говоришь?" - "Тридцать пять-тридцать шесть". Нет, я работала с молодежью, - собственно, "мой" диагноз чаще всего проявлялся до наступления зрелости. "И что же он такого натворил?" - поинтересовалась я. "Ну, например, он не выносит дневного света, - при том, со зрением у него все в порядке, и это не фобия. А у нас нет помещений без окон, только кладовка, но инспектора оборудовать там палату не разрешат. Так что пришлось вешать жалюзи". "А соседи не против?" - "Какие соседи! Если с ним рядом кого-нибудь поместить, то этот кто-нибудь точно не выздоровеет. У него внешность и голос гипнотизера - такого классического, начала века: знаешь, длинные черные волосы, темные глубокие глаза, прямой нос, интонации такие..." "Странно, - сказала я, имея в виду, что его история мне неизвестна, хотя мы договаривались, что я опрошу ВСЕХ пациентов с данным диагнозом, - Я к Владимиру". И, ничего не объясняя, я отправилась прямиком к главврачу.
Минут через десять Владимир Аркадьевич (имена здесь, по понятным причинам, изменены) втолковывал мне, что пациент К. не подходит мне по возрастным признакам и условиям лечения (отдельная палата), а я в ответ говорила, что работа моя феноменологическая, каждый случай будет описан отдельно, и имеет значение только общность диагноза; что разработка этого направления чрезвычайно важна для кафедры (Владимир Аркадьевич был хорошо знаком с моим научным руководителем, деканом факультета); что отдельный случай может быть оформлен как статья и опубликован в российском "Вестнике психиатрии", и т.д.; и в конце концов главврач сдался. "Ладно, можешь с ним поговорить, - разрешил он, - Только учти, что он, в отличие от других пациентов, не испытывает уважения к людям в белых халатах, и может предпринять что-нибудь неадекватное". В ответ я похвасталась, что два года как занимаюсь восточными единоборствами. "Я не это имел в виду, - вздохнул Владимир Аркадьевич, - Но ты, возможно, будешь разочарована..." А я уже прекратила слушать его, воображая, как буду выстраивать свой опрос.
Дверь за мной затворили. Слабый свет пробивался сквозь жалюзи. Он, сутулясь, сидел на постели, а я опустилась на стул.
- Здравствуйте, - обратилась я с четко выверенной интонацией.
И тут он - неожиданно для меня: пациенты, проходящие подобный курс лечения, выглядели вяловатыми, - выпрямился, расправил плечи, и посмотрел на меня в упор. Я инстинктивно отпрянула, но потом, вспомнив свою задачу, ответила взглядом на взгляд. Нет, глаза его не блестели - в этих тенях не от чего было блестеть, - но как будто излучали мягкий свет. Обволакивающий. Нет, Мастер, который всегда вызывал во мне жалость с каплей презрения, здесь был не при чем. Резковатость черт напоминала молодого Воланда. Сравнительно молодого - этот был старше меня лет на десять. "Ох уж мне этот мой романтизм", - мысленно покривилась я. В самом деле, передо мной был житель психушки. Еще один.
- Привет, - сказал он, чуть улыбнувшись, - Можно на ты.
Он не спросил, а разрешил. Что же, он старше.
- Нет, не поэтому, - отозвался он моим мыслям, - Мы ведь раньше встречались.
- Да? - я удивленно вскинула брови. Он промолчал. Я присмотрелась внимательней. Образ Воланда, разумеется не был случаен: в его внешности, правда, проглядывало что-то архетипическое. Пояснение: архетип - это праобраз, форма энергии, доступ к которой имеет каждый через свое бессознательное. Например, в своих снах.
- Это не сны, - снова ответил он, хотя я молчала. Тогда я решила спросить напрямую.
- Как это у вас получается? - на "ты" я все-таки перейти не могла, но я знала, что пациентам с его диагнозом можно было задавать вопросы, якобы не имеющие отношения к логике предыдущего разговора.
- Движения глаз, - усмехнулся он, - Нет, конечно. Все проще. Если ты спишь, то, разговаривая во сне, ты не используешь голосовой аппарат. Но собеседник слышит тебя. Больше того, ты можешь и не говорить, но окружающий мир изменится в соответствии с твоими догадками.
- Ты же не сон, - я, правда, не была уверена.
- Какая разница.
- Мудро, - подумав, ответила я. Вести опрос мне отчего-то не хотелось. Словно, я что-то вспомнила - не сознанием, отвлеченно, а своим собственным состоянием. Я была - но другая.
Он внимательно рассматривал меня. Я не могла понять, улыбается он, или нет, но под его пристальным взглядом было вполне уютно. Смотри, пожалуйста.
- Я не был уверен, что ты придешь.
- Я вообще о тебе не знала... - и я осеклась, потому что почувствовала, что сказала неправду. Об архетипах я, конечно, знала. Однако, это корявое определение не подходило к нему. Он был живой - мужчина, человек (ли?). Высокий. Красивый... И сумасшедший.
- Это тоже неважно.
- Да, если ты про статус, - у меня легко получалось говорить на его "уровне мудрости". Имелось в виду, что любые общественные условности ценностями не считаются, - Но ты сидишь в четырех стенах.
- Ты уверена?
И снова после его слов я уверена не была. Словно бы я воображала, что стою на берегу, а он показывал мне, что я на самом деле иду по воде. Мое воображение было слабым, но мне так было удобно. Я все не могла себе позволить считать, что я - такая, как он. Чтоб перейти по доске между двух небоскребов, необходимо представить, будто доска - в полметре над землей. Риск от этого не уменьшается. Но страх - да. Или я вообще не пойду.
- Не пойдешь? - спросил он с демонстративной недоверчивостью.
- Я уже не решаю, - призналась я.
- Я не заставляю тебя.
- Нет, конечно. Если б дело было в твоей власти, я б давно уже сбежала. А так мне просто интересно.
- Может быть, кофе?
- Спасибо, нет, - в обозримых пределах чашек и чайника не наблюдалось, а я не хотела, чтобы пришла санитарка.
- Не здесь.
- То есть? - но я ощущала, что вот-вот пойму все сама, - Что ты здесь делаешь? Почему ты держишь закрытыми окна?
- Я здесь, чтобы напомнить тебе. А окна закрываю для удобства. Так проще перемещаться. Ты ведь тоже замечала, что в темноте границы здешней реальности становятся менее плотными...
Да, я замечала. Вот, в чем все дело. Так просто.
- Закрой глаза. Кстати, контрольный вопрос: твоя научная работа...
- Какая разница, - и я улыбнулась: теперь это сказала я, - Куда мне идти?
- Недалеко. Видишь дверь?
...
А стула под собой я уже не ощущала. Я просто стояла перед тяжелой дверью. И она начала открываться. Что было там - когда я вошла, - я не буду рассказывать. Это другие истории. Мне неприятно, но все же придется сказать о том, что происходило здесь. Меня нашли без сознания. К. надо мной хохотал - собственно, его истерика и привлекла внимание санитаров. В светлой комнате меня усадили в кресло, потом вкололи какую-то гадость. Когда я очнулась, я чувствовала себя вполне хорошо. Я встала и увернулась от стремящихся поддержать рук. Подошла к окну. Там стояли горшки с цветами, я взяла один из них, как будто заинтересовавшись, спросила, что это, и неожиданно швырнула тяжелый горшок в голову санитарке. Я попала... "Все были очень огорчены", - закончил свой рассказ тот самый врач, который пытался меня охмурять, и вид у него был смущенный. "Сказать тебе глупость?" - спросила я. "Скажи", - он насторожился, но я чувствовала, он немного верит мне. Последние пару дней я вела себя хорошо. "Знаешь, - доверительно склонилась я к нему, - У меня под кроватью живут три маленьких рыбки. И когда на них смотришь, они тут же начинают..." Последнее слово было из непечатных. Врач встал. "Представляешь, все втроем, сразу!" - воскликнула я ему вслед. Он вышел. Я расхохоталась. "Опять..., - донеслось из-за двери, - А такая талантливая была девочка". Какая разница. Какая ерунда.
Теперь у меня отдельная комната с жалюзями на окнах, и я никогда их не поднимаю. Некоторые добросердечные санитарки думают, будто они своим добрым сердцем могут вернуть меня к свету. Что я с ними проделываю, не стоит внимания; зато еду мне приносят все время новые люди. Впрочем, опасной меня уже не считают - мне это невыгодно. Нет, я не боюсь света. Там, за дверью он многим ярче. Иногда там один только свет. Я очень удобно устроилась: у меня полно времени, чтоб уходить туда. Никаких наркотиков. Я сумасшедшая? Меня устраивает моя роль. Между прочим, заметьте, я могу написать вполне связный текст. ВОТ ЭТОТ. Но главное то, что можете ВЫ. Сейчас вы закончите это читать. Закройте глаза, посидите спокойно. И если она "сама" не появится перед вами, то вам легко будет ее вообразить. Это так просто - представить дверь. А теперь повнимательнее: ОНА - ОТКРЫВАЕТСЯ...
-
-
10.11.2005 в 00:16-
-
10.11.2005 в 19:40-
-
10.11.2005 в 20:37